Рав Йосеф МЕНДЕЛЕВИЧ

«Самолетное  дело»  в  разгаре.  Каждый день  арестовывают,  обыскивают,  допрашивают десятки людей, связанных с нами. Нет, не  «террористов»,  подобных  нам,  а  любого ученика  нелегальных  ульпанов  —  всякого, кто имел связь с нами. Полный разгром нашего национального движения»! Мы хотели пробить  щель  в  «железном  занавесе»,  прорваться любой ценой на Родину. Хотя друзья нас предупреждали: «Не делайте этого! Вы уже на крючке у КГБ. Пойдёте на захват — вас  повяжут,  и  вы  потянете  нас  за  собой». Мудрые слова. Так и получилось.

Шабат в тюрьме КГБ

И  вот  теперь  —  неизмеримое  сознание вины перед товарищами, перед движением, перед всем нашим народом. В камере, в одиночке, в подвалах рижского КГБ. Остался наедине  с  собой  и  собственной  совестью. Иду на допросы — ноги не идут. Нет сил жить.

И как утопающий, хватаюсь за скользкие камни,  в  последней  попытке  спастись,  выжить, сберечь свою душу. Но как? Сбежать? И вдруг приходит спасательная мысль: —  Я  уйду  в  другой  мир,  чистый,  светлый и спокойный. Там они меня не достанут. Я уйду от них в мир Торы, молитвы и заповедей — в удел Б-га.

До сих пор вспоминаю момент появления этой спасительной мысли и принятия решения. Как я благодарен тебе, Ашем, что ты послал мне это спасение! И я решил: «Они хотят сломать мою волю, заставить сдавать друзей, но я построю между ними и мной стену, непробиваемую стену заповедей».

Самая  главная  и  спасительная  мицва  — Шабат. Это не просто стена. Другое измерение.

Легко сказать — Шабат! Но как его соблюдать  в  камере,  в  каземате?  Нет  ни  молитвенника,  ни  субботней  одежды,  ни  хал, ни вина.

Но недаром мы называемся Б-жьим народом, сыновьями Б-га. Он Творец. И мы тоже умеем сотворить из ничего, из воздуха, духовный материал.

И я принялся за работу.

Первым  делом  —  подготовиться  к  Субботе. Нужно мыть камеру. Она находилась в подвале и была достаточно грязной. Говорят, что во время войны здесь были застенки гестапо. Стены и пол замызганы неизвестно чем. Я попросил у надзирателей ведро с водой и тряпку.

— Зачем? — Буду мыть камеру.

Менты посмотрели на меня с удивлением: он что, свихнулся? Но воду дали.

И  вот,  когда  я  тер  эту  грязную  стену, то  вдруг  наткнулся  на  что-то  острое  между двумя кирпичами.

Вытащил, посмотрел: кусочек гвоздя. Какой-то зек заначил, ну прямо для меня.

Для чего Всевышний послал мне этот гвоздь? А, знаю: для того, чтобы выскрести им на стене две субботние свечи.

Я никогда не видел, как зажигают субботние свечи, но в нашей подпольной группе была черно-белая  открытка,  на  которой  женщина зажигала свечи, и там была написана «браха».

Теперь нужно достать субботнюю одежду. Нашел — у меня есть чистая нательная рубаха. Ее-то я и буду использовать в качестве субботней одежды в последующие 11 лет заключения.

Еще нужны субботние халы и вино для «кидуша».  Я  начал  откладывать  каждый день  кусок  хлеба  из  ежедневной  пайки. И не просто хлеба — а корочек, потому что они вкусные и сладкие. Так к субботе накопилось  шесть  дополнительных  корочек  — мои халы. Так как ермолки у меня в камере не было, то я носил на голове носовой платок с четырьмя узелками — как на пляже. Этот платок я порвал на две части и у меня вышло еще и покрывало для моих хал.

Проблеме  с  вином  я  тоже  нашел  решение  —  под  следствием  заключённым  разрешали  каждый  месяц  получать  посылки, и  как-то  раз  отец  прислал  мне  килограмм изюма,  и  я  сразу  сообразил,  что  изюм  — это «плод виноградной лозы», и напиток из него который можно использовать для кидуша вместо «нормального» вина.

Смеркалось.

Я  заранее  написал  текст  субботней  молитвы. Оделся в свою «субботнюю» рубашку. Время зажигать субботние свечи.

Сами  свечи  у  меня  были  уже  нацарапаны на стене, оставалось только выцарапать гвоздем  пламя.  Я  закрыл  глаза  ладонями, как та женщина на открытке, благословил: «За то, что Ты освятил нас своими заповедями…» И когда я отвел ладони мне показалось,  что  настоящий  огонь  горит  в  моих свечах.  Наверное,  нужно  было  потрогать пламя:   действительно   ли   оно   обжигает? Но неважноглавное, что у меня было тепло,  горячо  на  сердце:  вот  я  сижу,  можно сказать, «под вышаком», а у меня в камере Шабат! И от прилива радости, -вообще-то я происхожу из хасидской семьи, — я начал петь «Ам Исраэль Хай» и танцевать. В камере, конечно, не особо потанцуешь: я просто прыгал вперед-назад и пел.

Прибежал надзиратель: — Эй, кончай шуметь! Я  представил  себе,  как  надзиратель  обходит камеру за камерой, заглядывая в глазок. Что он мог увидеть? Сидят зеки, ждут допроса или вызова в суд. Скучно, грустно. И вдруг, он подходит к моей камере и не верит своим глазам: Менделевич танцует! -Я не шумлю, начальник, я встречаю Субботу.

-Да мы знаем, что ты религиозный, но хотя бы не мешай своим товарищам.

И я услышал, как он зовет других надзирателей: — Смотрите, еврей празднует Субботу в тюрьме КГБ! Когда об этом сообщили моему следователю, капитану Попову, он был очень недоволен: — Дурак! За это ты получишь больше других.

Когда враг сердится, это означает, что ты делаешь правильное дело.

Так мне удалось научить следователей госбезопасности, что на меня у них надежды нет- я совсем другой. И хотя я говорю на их языке и выгляжу как онивсе же я не в их руках, потому что у меня есть мицвот, и они защищают меня.

Так я понял, что соблюдать заповеди не только обязанности — я просто нуждаюсь в них! Что бы я делал без мицвот? На суде прокурор назвал меня «религиозным фанатиком»: —  Мы  не  можем  понять,  как  Менделевич, который учил в ВУЗе высшую математику и термодинамику, так ограничен в своих взглядах? Для него существуют только Тора и Израиль! Так  я  стал  свободным  человеком  в  следственной тюрьме КГБ. Я победил.

Ни срок, ни наказания не пугали меня.

Каждый день я придумывал новый способ показать другим и не дать забыть себе самому, что я еврей. Дошло до того, что капитан Попов не выдержал и закричал на меня: — Менделевич, ты же не был верующим! Кто на тебя влияет? И действительно, ведь они наблюдали за мной и видели происходившие со мной трансформации. И им было ясно, что кто-то на меня повлиял. Вот вам доказательство того, что Б-жья Воля дошла до меня сквозь бетонные перекрытия тюрьмы КГБ. Однако решение уйти в мир Торы изначально было принято мною не там, в подвалах рижского КГБ, а еще до посадки.

Вехи на пути к вере

Подходил  к  концу  1957  год.  Под  лозунгами  борьбы  с  «расхитителями  социалистической  собственности»  идут  антисемитские процессы. Мне 10 лет.

Ханука. В нашей рижской школе утренник. Утренник, посвященный Хануке? Да нет, конечно. Обычный новогодний утренник, с елкой и дедом морозом.

И все-таки, это моя первая памятная Ханука. Я и две мои сестры вернулись домой. И вдруг: о, ужас! В доме обыск. Потом папу увезли, мы остались одни. Все пропало, мама все время плакала. Наш мир рухнул.

Потом  папу  судили.  Мы  стояли  с  мамой на улице у здания суда (во внутрь нас почему-то не пустили), в унынии ждали приговора. И вдруг я почувствовал, что должен помочь папе. Но что может маленький мальчик? И я начал говорить про себя непонятные слова: Я  прошу  Тебя,  спаси  моего  папу,  сделай так,  чтобы  его  освободили.  Я  обещаю,  что буду  хорошим  мальчиком,  буду  делать  всевсе , что нужно.

Что это? К Кому я обращаюсь? Испугался и перестал. Но теперь я знаю, что это была моя первая молитва — чистая молитва ребенка. Нас учили, что Б-га нет, но моя чистая душа в момент испытания нашла Его. нашла адрес для мольбы о помощи. Поэтому я могу с  уверенностью  утверждать да,  Б-г  есть! Я нашел Его и Он мне открылся.

И действительно, та молитва «сработала». В  эпоху  бесправия  добиться  справедливо- го решения в основном удавалось лишь при наличии  необходимых  знакомств  или  с  помощью взяток. Несмотря на это, через год, без взяток и блата, дело было пересмотрено, с папы сняли все обвинения и освободили! …В 16 лет я работал на заводе, на подхвате, а по вечерам учился в 25-й рижской вечерней школе рабочей молодежи. Как выяснилось, в этой школе собралось очень много евреев.  Не  знаю,  почему.  Население  Риги составляло почти 900 тысяч человек и среди них лишь около 30 тысяч были евреями, причем эти 30 тысяч были разбросаны по всему городу — иди, ищи. А в нашем классе царила  еврейская  атмосфера.  Говорили  про Израиль, по рукам ходил еврейский самиздат. Наступила осень 1964 года. Как-то раз перед началом занятий один из моих одноклассников объявил: — Сегодня не учимся, сегодня Новый Год.

— Какой Новый Год? Ведь сейчас только октябрь! — удивился я.

Он  ответил  мне,  что  наступил  еврейский Новый Год. Вот так да! Оказалось, что у евреев Новый Год не тогда, когда он у всех нормальных людей.

И  ребята  пошли  всей  толпой  в  синагогу. Но что делать там мне — современному человеку?  Ведь  синагога  —  это  такое  особое место для темных, необразованных стариков.

В  общем,  в  синагогу  мы  не  зашли,  остались стоять снаружи. А там еще ребята подошли — разговоры, веселье, приятная компания! Понравилось. А мне говорят: — Приходи еще через 9 дней, будет другой праздник — Йом Кипур.

Вы  скажете:  но  это  же  Судный  День! Что ж, тогда я этих «тонкостей» не понимал. Снова собрались ребята, было весело. А потом наступил Суккот…

В итоге я стал завсегдатаем рижской синагоги. Из трех миллионов евреев в СССР, предположим,   тысяч   100   были   моими сверстниками. Сколько из них в 1964 году постоянно ходили в синагогу? Это то, что мы называем словом «Ашгаха» — Провидение. Наверное, Б-г Израиля избрал меня для Своей миссии и проверял, подхожу ли я. Как когда-то, давным давно, испытывал Он нашего праотца Авраама (в совершенно другой весовой категории, разумеется).

О том, как я решил стать верующим

Чтобы   уехать   из   Советского   Союза было недостаточно просто заказать билет, как  это  делают  сейчас.  Если  у  тебя  нет разрешения  на  выезд,  никто  тебе  билет не продаст. Выдачей разрешений занимался ОВИР«отдел виз и разрешений» при МВД. Однако этот самый отдел был лишь ширмой:  конечно  же,  вопросы  выезда  решали на более высоком уровне. Предполагаю, что существовала какая-то секретная комиссия  из  представителей  ЦК  КПСС и  КГБ.  Ведь  разрешение  на  выезд  было вопросом  советской  государственной  политики, а не личным делом какого-нибудь еврея.

В мое время для того чтобы просто подать  заявление  на  выезд  из  Советского Союза нужно было пройти семь кругов ада.

Во-первых,   необходимо   было   получить вызов  от  близкого  родственника,  проживающего в Израиле. К этому нужно было приложить письмо министерства иностранных дел Израиля, в котором оно обращается к советскому правительству с просьбой «совершить  гуманный  акт  воссоединения семьи».  А  это  значит,  что  требуется  искать семью, писать им и просить прислать вызов.  Причем  вся  эта  переписка  велась в условиях работы цензуры. А если таких родственников нет, поскольку они, например,  все  они  погибли  в  годы  Холокоста, значит надо просить кого-нибудь в Израиле,  чтобы  он  нашел  «родственника»  с  похожей фамилией и убедил его послать вам такой вызов. Совсем непросто.

Но допустим, что вызов уже у вас в руках.  Подаете  заявление,  а  от  вас  требуют принести справку с места работы. Прежде, чем вы получите такую справку, собирается весь рабочий коллектив: на вас льют грязь, называют изменником, плюют в лицо. Борис Кочубиевский во время такого «товарищеского суда» не выдержал и стал вслух защищать государство Израиль. И в итоге был осужден на реальный срок за антисоветскую  агитацию.  Ужас!  А  если  вы  учитесь в ВУЗе или работаете на руководящей должности, вас могут сразу же выгнать.

Другими  словами,  любой,  кто  предпринимал  тогда  попытку  уехать  в  Израиль, вступал  на  полный  сложностей  и  опасностей  путь.  И  было  заранее  известно,  что с   вероятностью   90   процентов   никакого разрешения  получить  не  удастся,  и  при этом все равно придется многого лишиться, да еще и изрядно потрепать нервы.

Получив отказ на прошение о выезде, я отправился в ОВИР чтобы поговорить с его начальником. Дохлый номер, конечно, но если нужно, то делаешь все, что от тебя зависит.

Дело было в 1969 году. Начальником был латыш, подполковник Кайяа. Встреча с ним прошла вполне ожидаемо — он стал на меня кричать: — Мы что, по-твоему, ничего не понимаем? Вот приедешь ты в свой Израиль, и тебя сразу же призовут в израильскую армию, которая воюет против наших арабских братьев. А мы не посылаем подкрепления своим врагам! Вот кончай свой политехнический и будешь  строить  у  нас  коммунизм.  Никакого Израиля не увидишь, помрешь здесь. А теперь убирайся отсюда! Что вы все сюда таскаетесь? Это вам не базар и не синагога.

С  этими  словами  он  выставил  меня  за дверь. Меня это совершенно не удивило, другого я и не ждал. Да и вообще, с каких пор фараоны  милостиво  разрешают  евреям  уходить в Израиль. Помните разговор фараона с Моше? «Стройте пирамиды. Не видать вам Земли Израиля».

Первый вывод, который я сделал из этого разговора — я не буду им строить коммунизм. И инженером тоже не буду. Лучше копать канавы в Израиле, чем быть инженером в СССР.

В  результате  я  бросил  институт.  Однако я не учел одно очень важное обстоятельство. Специальность    «автоматическая    электросвязь»,  на  которую  я  учился,  была  военной и давала отсрочку от призыва. После того как я отказался от получения инженерного диплома, армия мной заинтересовалась и я получил повестку в военкомат.

В ночь перед походом в военкомат я не мог уснуть.  Что  делать?  Как  спастись?  Внутри у меня зрело чувство, что я должен принести какую-то жертву. Но кому? И вдруг меня осенило. Это было озарение, вроде Голоса с Небес. К тому времени я уже четыре года тайно преподавал иврит и еврейскую историю и призывал к борьбе за право выезда в Израиль. И теперь я спросил себя: а зачем евреям ехать в Израиль? Для того, чтобы вернуться к своим корням. Жить, как жили наши праотцы. Другими словами, служить Б-гу Израиля. Ведь не имеет смысла продолжать жить в Израиле так же, как я жил в России. Надо меняться. «Так почему же ты зовешь других переехать на нашу историческую Родину, чтобы жить там как должны жить настоящие евреи, а сам так не живешь?», — спросил я самого себя. Ответ был очевиден: «Я что, с ума сошел, чтобы стать верующим евреем? Это ведь совсем другой образ жизни. Там же законы, масса ограничений…» Но в душе я знал, что это именно та жертва, которую я должен принести: стать соблюдающим! Хотя тогда я имел весьма смутное представление, что это означает на практике… И я поклялся Б-гу Авраама, Ицхака и Яакова, что если Он освободит меня от армии, я стану Его.

На следующее утро я отправился в военкомат. Капитан открыл папку с моим делом и спросил: — Почему вы оставили учебу в институте? Вы же проучились уже четыре года! Что я ему отвечу? Что хочу уехать в Израиль, и поэтому не желаю накладывать на себя путы советского высшего образования? Я  обводил  глазами  комнату,  как  будто в поиске ответа… Что же мне ему ответить? И вдруг я заметил в окне птичку, сидевшую на дереве. Будто бы кто-то подсказал мне ответ: —  Товарищ  капитан,  видите  эту  птичку? Она  свободна.  Сегодня  здесь,  завтра  там. А я нет. Все происходит независимо от моей воли. Я закончил школу и пошел в институт. Закончу  институт  и  распределюсь  работать инженером. Выглядит так, будто все за меня решили заранее.

— Так ты что, хочешь быть птичкой? — Точно, товарищ капитан, как Вы догадались? И  капитан  послал  призывника,  который хотел стать птичкой, на обследование в психушку. Через месяц комиссия признала меня непригодным к воинской службе. Прямо из дурдома я отправился в местную синагогу: — Научите меня быть настоящим евреем! Но религиозные старики из «десятки» перепугались:  чтобы  молодой  человек  решил стать религиозным? Или он провокатор, или псих.

Они замахали руками: — Это запрещено законом! (За религиозную пропаганду и агитацию давали 5 лет).

Но я остался. Был там один хороший еврей, фронтовик,  подпольный  моэль,  рав  Мордехай Динур. Он взял меня в оборот и немного подучил. Готовил шидух для своей дочери. Так я стал соблюдающим.

Следующей ступенью стали арест на аэродроме, следствие и заключение.

Про свечи на стене я уже рассказал. Но до них было вот что. КГБ готовило показательный суд, на котором ожидалось наше покаяние, а также разоблачение замыслов «международного сионизма». Но я, как мог, портил им картину. И тогда КГБ прибегло к методу «пряника»: — Иосиф, ты должен, наконец, стать реалистом.  Хватит  юношеских  фантазий.  Ты у нас в руках. Будешь сотрудничать со следствием — получишь лет 8. Но если нет, то… И еще: вот что ты вбил себе в голову, что ты еврей? Ну, написано в паспорте, и что? Посмотри на себя — ты же наш, советский, русский парень. Оставь эти глупости… И капитан Попов отправил меня в камеру.

Думать.

И вот сижу я в подвале, в камере рижской тюрьмы КГБ, и думаю: «А может капитан Попов прав? Может действительно пришло время стать реалистом? Нужно спасать свою жизнь».

И тут меня охватила злоба: «Они говорят, что я не еврей? Я покажу и ему, и себе, что я еврей».

А когда я попал в лагерь, мне очень повезло. Я встретил своего первого ученика –Ши- мона.  Мы  сшили  себе  ермолки,  старались есть лишь то, что не запрещено, обходясь, по   мере   возможности,   травой,   крапивой и одуванчиками. Через одного надзирателя удалось достать молитвенник, а потом и ТаНаХ (за большие деньги, которые ему заплатили наши друзья с воли).

За ношение ермолки меня все время наказывали лишением свидания с отцом. Один раз удалось получить такое свидание. А по- том в течение 7 лет меня лишали свидания за  «нарушение  формы  одежды  и  негативное влияние на других заключённых». Но я не собирался отступать. Я знал, что уступив даже в чем-то малом, я опозорю нашу веру.

За отказ работать в Шабат меня приговорили к трем годам «крытой» тюрьмы во Владимирском централе. Но об этом я подробно  написал  в  своей  книге  «Операция Свадьба».