РОШЕЛЬ КАСОБ

Стены наскоро построенной тюрьмы были добротными, а вот пол простой, земляной, без фундамента. И это понятно, кто же будет строить фундамент, если в этой тюрьме не предполагается долго держать никого? Утром будет суд, потом еще пару дней и состоится аутодафе. Подкоп сделать не удастся. Так ли? Моралес подошел к покрытой плесенью стене. Здесь в Лиме, где тучи имеют глупую привычку не проливаться дождем, а просто спускаться на город, плесень дело привычное. Город. Моралес помнил, что такое настоящие города — Мадрид, Барселона, даже этот чертов Мехико. И отовсюду пришлось бежать. Однако от судьбы не уйдешь, святая инквизиция достала его и здесь. Кажется, проклятые монахи решили истребить всех конверсос, даже если они, как сам Моралес, христиане уже в третьем поколении, и вообще забыли бы о своем происхождении, если бы им не напоминали о нем инквизиторы. Он пощупал пол у стены. Влажный, хоть и утрамбован. Он попытался копать его руками. Тяжело, на полу остались лишь царапины от ногтей. Он встал, начал злобно пинать землю носком башмака, подбитого железом. Земля слегка начала рыхлиться. Надежда вспыхнула светлячком в его груди. Он снял башмак, встал на колени и стал долбить им землю, озираясь то на дверь, то на спящего Лопеса — мориска, уже приговоренного к сожжению. Вдруг услышит стражник, приставленный охранять снаружи, или сокамерник захочет продлить себе жизнь, предав его? Но все было тихо, только собственное участившееся дыхание Моралеса нарушало тишину. Земля стала поддаваться, появилась небольшая ямка. Моралес посмотрел на башмак. Железная подкова стала отрываться от носка. Тогда он продолжил рыть руками, как какая-то мышь в подполе. В этот момент он почувствовал руку на своем плече. Вздрогнул, обернулся. Над ним стоял Лопес, прижимая палец к своим толстым мавританским губам. В другой руке он держал свой башмак, на котором весь каблук покрывала железная подкова. Вдвоем они отодрали эту подкову и стали по очереди рыть подкоп. Дело продвигалось очень медленно, но все же продвигалось. Тут за дверью послышалось какое-то шевеление.

— Эй, что вы там? — послышался голос охранника, недовольного тем, что его разбудили.

Заключенные затихли. Моралес улегся на яму так, чтобы прикрыть ее собой, Ло- пес отскочил в сторону и тоже улегся, делая вид, что спит. Зазвучал неприятный скрип затвора, дверь отворилась и показалось лицо охранника, просовывающего факел в камеру.

— Тихо мне тут! — проворчал он и вылез обратно за дверь. Снова заскрипел затвор.

Выждав несколько длинных минут, Моралес приподнялся и продолжил копать, Лопес встал у двери, прислушиваясь. Минут двадцать спустя он услышал хрипение за дверью.

— Да что у вас там такое? — голос охранника был уже не просто недовольным, а злым.

Моралес замер, но не успел улечься, как дверь начала отворяться. Лопес стоял наготове и, как только в двери показалась голова охранника, схватил его за шею и бросил на пол. Моралес сообразил мгновенно и навалился на незадачливого цербера. Лопес тут же пришел на помощь, обездвижив сторожа, пока Моралес сжимал пальцы на шее у только начавшей понимать, что происходит, жертвы. Открытая дверь, меч, кинжал, факел и алебарда за дверью. Судьба улыбнулась заключенным, через несколько минут они уже были за пределами Города Королей, как официально называлась Лима.

— Надо пересечь пустыню, пока не хватились, — задыхаясь на бегу сказал Моралес, — дальше спрячемся в кустарнике и переждем погоню.

— А дальше куда? — с пересохшим горлом, несмотря на влажность воздуха, которую, казалось, можно пить, прохрипел Лопес.

— Конечная цель — Бразилия, там португальские владения, где нет инквизиции, — отвечал Моралес, и лицо его на мгновение просияло.

Мориск промолчал, хотя мог бы ответить, что их теперь будет искать не только инквизиция. Светские власти за убитого охранника их не сожгут, но повесят. Говорить  становилось все тяжелее и он решил экономить силы для бега.

Когда рассвело, беглецы уже были далеко, но всё еще продолжали бежать, давая себе пятиминутные передышки примерно раз в час. К полудню они выбились из сил и упали в кустах, чтобы отдохнуть подольше. Лопес, низкорослый темнокожий крепыш, оказался куда более выносливым, чем Моралес, он даже не выбросил алебарду. Видимо сказалось крестьянское прошлое. С детства привыкший к тяжелым нагрузкам, мориск был измотан куда меньше, чем выросший в городской купеческой семье марран. Тем не менее, отдых нужен был им обоим. Уже через час беглецы были на ногах, и проклиная себя за то, что не рискнули украсть еще и коней, они продолжили свой путь дальше по плоскогорью, на восток. Еще через пару часов стало ясно, что дальше бежать они не могут, и оба в изнеможении упали на камни. Ни тени, ни воды. Сзади преследователи, впереди неизвестность. Сил больше не осталось. Не договариваясь о привале, они тяжело свалились под каким-то кустом. Лопес от отчаяния сорвал с него тонкий лист и принялся жевать. Вкус был терпкий, но не сказать, чтобы совсем уж неприятный. Через пару минут он почувствовал онемение во рту, но вот чудо: усталость начала отступать.

— Моралес, мы можем идти дальше, — даже с улыбкой произнес он.

Его спутник вытаращил на него глаза от удивления и тут же хлопнул себя по вспотевшему лбу грязной рукой: — Кука! — хотел воскликнуть он, но из пересохшего рта его слова вываливались хриплым кудахтаньем — Ты прожевал лист куки. Я слышал о них от индейцев. Они снимают усталость и придают сил.

Беглецы принялись обрывать листья с куста, засовая их сначала в рот, потом в карманы.

— Не жуй слишком много, может стошнить с голодухи, — командовал Моралес, — но с собой их нужно захватить как можно больше.

На вторые сутки стало понятно, что они оторвались от погони. Башмаки начали стаптываться от непрерывного бега, но никаких признаков того, что за ними гонятся, они не обнаруживали. Подкрепляя силы волшебными листьями и пойманными ящерицами, которых они разрывали и глотали на ходу, не прожевывая, чтобы принял желудок, и запивали водой из луж, беглецы продолжали двигаться вперед, потеряв счет времени. Наконец показалась сельва. Они вступили в нее, прорубая мечом дорогу сквозь зеленые стены. А потом листья куки перестали помогать. Нужно было устроить стоянку, чтобы отдохнуть хотя бы сутки. Алебарда — плохой топор, если речь идет о ветвях, а не о вражеских руках и головах, но уж какой есть. Соорудив шалаш у мелкого ручья, спутники мгновенно заснули, хоть и договаривались, что будут по очереди держать караул. Сколько они проспали, знает только Б-г на небесах, да еще эта птица, что постоянно кричала над их шалашом. Проснувшись, они почувствовали дикий голод, утолить который было нечем. В самом деле, мечом и алебардой на птицу не поохотишься, а никаких зверей они пока не встретили. И все же им повезло. Прямо к их шалашу спустился огромный питон. Его было легко разрубить пополам. Пока Моралес неуклюже разделывал змея, Лопес вытащил из кармана позаимствованное у убитого стражника огниво, быстро развел огонь. Грязные, с дикими глазами, почти сошедшие с ума от голода, они были почти счастливы. Много ли нужно человеку, на самом деле, для счастья? Кусок плохо прожаренного питона, глоток воды, зачерпнутой ладонью из ручья и ощущение хоть какой-то безопасности.

— Это уже Бразилия? — спросил Лопес, протягивая голые пятки к костру.

— Вряд ли, — отвечал Моралес, не успев прожевать очередной кусок питоньего мяса, — но, ничего, мы туда доберемся. Плохо, конечно, если придется прийти к португальцам с пустыми руками. Кем мы там станем, без гроша то в кармане? — Теперь нам лишь бы выжить да не заблудиться в этой сельве, — Лопес, рожденный пахарем, останется деревенщиной до конца дней. Наймется на плантации к какому-нибудь сеньору, лишь бы кормил, да от властей светских и церковных защищал. Моралес — птица другого полета. Пусть он и не голубых кровей, но деньги в его семье водились. Несколько поколений Моралесов вели торговлю по всему Средиземному морю.

Из Испании в Италию, оттуда к туркам, от них в Португалию и снова по кругу. Так и плавал бы он по морю, в котором каждый порт был ему знакомым и родным, если бы не вздумалось их величествам прополоть свой огород: они сочли что среди конверсос слишком много сорняков. Даром, что эти сорняки исправно платят налоги и верноподданней их не сыщешь (а куда им деваться?). Моралесу не помогла даже охранная грамота от Святого Престола. Пришлось бежать в Новый Свет.

— Слушай, что я тебе скажу, — марран наклонился в сторону Лопеса, понижая голос, будто их мог кто-то услышать, — в Бразилию лучше прибыть с золотом. И не задерживаться там, а бежать обратно в Старый Свет, как только будет возможность. А там уже хоть в Германию, хоть в Турцию.

— С золотом? — мориск расхохотался. Его смех, похожий на кудахтанье курицы, которую пнули сапогом, вспугнул с ветки разноцветную пташку — А золото мы соберем на деревьях, как листья куки? — Ты слышал когда-нибудь про Золотую Страну? — разморенный, сытый и обмягший Моралес говорил слегка заплетающимся языком, словно осушил не один бокал.

— Эльдорадо? — лицо Лопеса выражало крайнее удивление, его левая рука, на которую он облокачивался, соскользнула и задела тлеющий уголь. Лопес вздрогнул и сунул в рот обожженые костяшки пальцев. — Ай! Но ведь в это верят только дети…

— Скажи, я похож на ребенка? — Моралес напустил на физиономию суровое выраже- ние. — Нет, землячок, я не ребенок. Я серьезный деловой человек. И я тебе говорю: Золотая Страна существует. Я верю в это, потому что знаю. Знаю из надежного источника. — По его лицу пробежала недобрая ухмылка. — Из самого надежного источника. Надежней не бывает. Год назад я поймал этого чертова индейца. Воистину чертов, уж я тебе точно говорю! Где он научился кастильскому я не знаю, но говорил он вполне сносно. Я месяц держал его в подвале, пытаясь выяснить, есть ли у них где храм, который еще не разграбили наши сеньоры. Ты же знаешь, что своим богам они готовы отдать все — плоды, детей, жизни, но главное золото. Храмы, в которых они поклоняются своим бесам, содержат больше золота, чем в казне его величества. Уж поверь мне, я видел, как везли золото из одного такого капища. Я угрожал ему пытками, но тот лишь смеялся, глядя на раскаленное железо. «Тебе не нужен храм, бородатый» — Говорил он — «Ты не наешься золотом одного храма. Тебе нужна целая страна золота. Это единственное, что утолит твою жажду». И он рассказал мне, как попасть в эту страну. Не из страха, понимаешь? Потому что он прочел в моем сердце, что я достоин этого. — На глазах Моралеса появились слезы. То ли напряжение последнего времени вызвало у него столь сильные эмоции, то ли это было от того, что он перестал жевать листья куки. Так или иначе, в глазах его была видна та мечтательность, за которой стоит звериная решимость двигаться напролом, не смотря ни на что.

Лопес почувствовал страшную усталость, словно из него одним движением выдернули позвоночник. Слова маррана стали звучать где-то далеко. Лопес блаженно улыбался. Сейчас ему было все равно, существует ли Эльдорадо на самом деле. Крестьянская душа, он был словно порождением самой земли. Не на манер Антея из греческих мифов — нет, в нем не было ничего героического. Кожа Лопеса была сероватого, земляного цвета, покрытая морщинами, словно ком почвы, взрыхленный плугом. Он был низкого роста, будто часть его тела так никогда и не вышла из земли. И мысли его тоже всегда были приземленные. Приобрести клочок земли в этом необъятном Новом Свете, пахать, сеять, да собирать урожай. Все. А что Золотая Страна? Быть может, рассказ о ней вообще пригрезился ему, как пещера разбойников из сказки, которую рассказывала бабушка в детстве. Но почему бы просто не поверить? И здравый смысл Лопеса отступил на заранее подготовленные позиции…

* * *

Не было у Моралеса никакой карты. Индеец просто сказал ему: «Иди в сельву, бог сам тебя приведет». Что за бог, индеец не сказал, лишь сослался на то, что имя его запретно для живых, хотя, на самом деле, все люди только ему и поклоняются.

— Единый Творец? — недоуменно спросил Моралес. Конечно, о таком можно было говорить в Старом Свете, где идея Создателя была известна иудеям, христианам и мусульманам. Но здесь, где у каждого племени был собственный пантеон? — Нет, не Творец, — усмехнулся индеец. — Тот бог, к которому идут все.

— К кому идут все? — еще больше удивился Моралес. И тут до него дошло — Да ты говоришь о смерти! Индеец улыбнулся: — Ты начинаешь понимать. Творец? Его никто не видел. Смерть видел все. Если ты очень хочешь, ты найдешь путь к бог Смерть.

— Так что, я умереть должен, чтобы попасть в Эльдорадо? — Моралес сплюнул, показывая, чего стоят такие сокровища.

— Нет. — ответил индеец. — В сельва есть город. Никто, даже индейцы не знает туда дорогу. Только мой народ. Но все может туда попасть, если сильно хотеть — редкие ошибки в речи лишь подчеркивали удивительное знание индейцем испанского языка.

Индеец умер через неделю, так и не рассказав толком, как дойти до Золотой Страны. Пытки не сломали его, он ушел к своему богу с улыбкой на устах, так и не показав дорогу на карте. Лишь здесь, в этой чертовой сельве Моралес понял, точнее кожей почувствовал, что проклятый язычник был прав. Каждый человек рано или поздно идет к смерти. Но если ты обладаешь волей, то попадешь не в гроб, а в Эльдорадо.

* * *

Вдохновение не покинуло Моралеса и на следующее утро, и Лопес, чуя это, как пес чует настроение хозяина, превратился в его верного оруженосца. Они отправились в поход преображенными. Не бессильными беглецами, пугающимися собственной тени, а двумя конкистадорами, намеревающимися покорить новый континент. Прорубая мечом дорогу в сельве, они продвигались все дальше и дальше, то отражая нападение ягуара, то проваливаясь по колено в какую-то гниль.

Куда они шли, как ориентировались в этом зеленом аду, вряд ли они сами понимали. Если не могли найти сухих дров, то попросту ели сырым все, что могли добыть. А если не могли добыть ничего, то жевали листья куки.

Так продолжалось много дней, они их не считали. И продолжалось бы еще, если бы Лопес не поранил ногу о какой-то шип. У обоих было множество царапин и порезов, но почему-то именно эта рана загнила. Два дня Лопес еще продолжал идти, на третий он сел, не в силах подняться даже с помощью куки. Еще полдня его тащил Моралес. В ту же ночь Лопес стал горячим как котел и бредил. На рассвете Моралес милосердно вогнал в его сердце кинжал, прокричав в зеленое марево, что это жертва безжалостному богу Эльдорадо.

Дальше он шел уже без вдохновения, но и без отчаяния. Примерно так, как в прежней его жизни, когда его пьяного тащили под руку стражники в Риме.

Он слышал, что люди в лесу блуждают кругами, но с ним этого не происходило. Он бы заметил работу своего меча. Но вокруг была лишь сплошная стена из лиан. Он бросил алебарду. Идти стало легче, хотя легким его путь уж точно не был. Лишь раз за долгое время он увидел человека. То был абсолютно обнаженный индеец с луком в руках. Моралес окликнул его, но тот убежал, только пятки засверкали. А потом снова много дней одиночества среди деревьев и лиан.

* * *

Моралес был абсолютно истощен. Его одежда превратилась в лохмотья, сапоги пришли в полную негодность. Он не знал, сколько времени он уже бредет по этому лесу. Он давно потерял счет дней, недель и месяцев. Он научился есть гусениц и понял, что ярких тварей есть нельзя. Он стал забывать кастильскую речь и постоянно напевал на разные лады два слова: «Дон Муэрте».

И вот однажды, на закате, когда он упал прямо на землю, чтобы уснуть, перед ним возникли несколько фигур. Это были индейцы. Они не были похожи ни на ацтеков, ни на инков, ни на голых дикарей из сельвы. Они были похожи на того индейца, которого он поймал и замучил. Того, который рассказал ему о Золотой Стране. Он вскочил на ноги и сжал одной рукой меч, а другой кинжал. Индейцы не испугались и не проявляли агрессию. Один из них заговорил по-испански, заставив Моралеса вспомнить другого индейца, погибшего под пытками с улыбкой на устах. Акцент был тот же: — Куда ты идешь? — бесстрастно произнес индеец, улыбаясь одними устами.

— В Эльдорадо, — ответил Моралес удивляясь звуку своего голоса — И вы приведете меня туда.

— Приведем, — спокойно согласился индеец. — Куда-нибудь точно приведем.

Моралес хотел возразить, что не куданибудь, а в Золотую Страну, но почему-то не стал.

* * *

Как они шли он не помнил, дорога не была похожа на дикую сельву, по которой он скитался до сих пор, но чем именно не была похожа, он вспомнить не мог. Когда к нему вернулось ясное сознание, он понял что стоит во дворце. Или в церкви. Или, точнее, в храме. Посреди огромного зала он увидел бассейн, по водной глади плавали какие-то белые цветы. Он взглянул наверх, его глаза скользнули по бесконечно высоким стенам, сужавшимся кверху, но потолка не было. Повторяя очертания бассейна, Наверху виднелось небо, повторявшее очертания бассейна. В небе сияли звезды. Бассейн отделял Моралеса от возвышения, к которому вели ступени, на возвышении стояла огромная статуя. Золотой идол. Лицо ее было свирепо и напоминало скорее морду ягуара, чем человеческое лицо. В руках у идола был какой-то гигантский жезл с причудливым навершием.

— Статуя и правда золотая? — это был первая реплика, которую произнес Моралес после встречи в сельве.

— Золотая, — кивнул индеец, говоривший по-кастильски. — ты же в Эльдорадо. Золота здесь больше, чем во всем остальном мире. А это бог золота. Чем же ему еще быть, как не золотом? — Бог золота? Не смерти? — марран немного растерялся.

— Это одно и то же. — спокойно ответил индеец. Странно было наблюдать, что его лицо оставалось неподвижным, словно маска. Лишь губы шевелились на этой маске.Золото, смерть, истина, ложь. У него много имен, все они описывают одно и то же.

— Истина и ложь? — Моралес был раздражен. Наверное, он был плохим человеком. Он не верил не только в Иисуса, но и в Моисеев Закон. Он лгал, чтобы выжить, хитрил, чтобы нажиться, убивал, чтобы узнать секреты индейцев. Но он твердо знал, что правда и ложь — не одно и то же.

— Конечно, бог всегда говорит правду. И всегда лжет. — Индеец сделал успокаивающий жест рукой. — Но это все сложности, которые для тебя не обязательны.

* * *

Моралес снова очнулся уже на лежанке. Он был обмыт. Три девушки умащивали его ароматными маслами. Он почти ощущал, как затягиваются раны на его теле.

— Сегодня ты будешь говорить с богом. — Прямо над ним раздался голос все того же индейца.

— Как говорить? — искренне удивился Моралес, но не получил ответа. Он решил, что будет говорить с их верховным жрецом.

Через час его повели по дорожке, усыпанной белыми цветами, в храм, в котором он уже был раньше. Смеркалось, огонь факлов отражался в каждой золотой пылинке, которыми были покрыты цветущие кусты по краям тропы. Сердце Моралеса затрепетало, когда он осознал, что действительно попал в Золотую Страну. Индейцы привели его в храм. Один шел перед ним, двое по бокам. Таким строем они шествовали вперед, в сторону идола. Прошли сквозь бассейн с цветами, воды там оказалось почти по грудь. Моралес поглядел вниз и обнаружил, что дно усеяно золотым песком. На той стороне бассейна дорожка к идолу освещалась стоящими по обеим сторонам золотыми светильниками. У самой лестницы, восходящей к статуе, индейцы поставили Моралеса на колени и уткнули его лбом в пол. И тут он услышал шум шагов. Это были тяжелые шаги, тяжелее чем шаги слона. Когда Моралес смог поднять голову, то увидел стоящего над собой золотого гиганта. Было жуткое ощущение, когда тебе приходится смотреть снизу вверх, да еще и стоя на коленях с согнутой спиной. У него промелькнул в голове вопрос: как же они заставили двигаться эту статую? Еще через минуту ему позволили подняться. И тогда он увидел, что статуя движется сама. Неуклюже она уселась прямо на ступени постамента и наклонилась к Моралесу. Тот был близок к обмороку.

— Это ты хотел стать владыкой Эльдорадо? — если бы не металлический звон, Моралес был бы готов поклясться, что голос идола — это тот же голос замученного им индейца, или индейца, который привел его сюда. Похоже у них у всех здесь одинаковые голоса.

— Нет, — еле шевелящимся языком произнес Моралес, пряча глаза, — я просто хотел немного золота.

— Правда? И если я дам тебе немного золота, то ты уйдешь? Или же захочешь еще? — А что ваша милость может дать? — Моралес осмелел. Он не знал, как нужно обращаться к идолам, но решил, что обращение к дворянину подойдет.

— Давай определим опытным путем. Проси, и посмотрим, что ты можешь получить.

Моралес решил дерзнуть. Всегда можно было бы сослаться на то, что дерзкая прось- ба была лишь неудачной шуткой. Его лоб покрылся испариной, он вытянул шею и выпалил: — Сделай меня королем Эльдорадо! — Я сделаю тебя королем Золотой Страны. — громогласно сказал идол — Да здравствует король! В мгновение ока подскочили невесть откуда взявшиеся индейцы. Моралеса подхватили на руки, понесли и посадили на золотой трон, стоящий на пьедестале. Пьедестал был достаточно высок для того, чтобы идол оказался лицом к лицу с новоиспеченным королем Эльдорадо и возложил на него массивную корону. Корона была тяжела, пожалуй даже потяжелее шлема, который Моралес привык носить. Или она была тяжелее, потому что покрывала не всю голову как шлем? Не важно. Эта  тяжесть не угнетала его, а радовала. Он — избранный.

* * *

Следующие несколько дней король провел в праздной неге. Ему постоянно прислуживали с десяток юношей и столько же девушек, одетых лишь в гирлянды из цветов. Пред ним пресмыкались, его ублажали. Любой его приказ исполнялся мгновенно. Так пролетали дни и недели. Наконец, ему пришло в голову, что он не видел свой народ. Никого, за исключением жрецов и прислуги.

— Когда я начну заниматься делами? — спросил король верховного жреца, отрываясь от восхитительного печенья (из чего же оно сделано?) — Ты уже ими занимаешься — почтительно, но бесстрастно отвечал жрец.

— У меня множество планов. Я должен узнать, каков мой народ, каковы наши возможности… — В голове Моралеса действительно рождались один за другим планы великих преобразований. Он знал, что рано или поздно испанцы или португальцы доберутся до Эльдорадо. Да, здесь есть живое божество, способное привести в ужас любого завоевателя. Но, в конце концов, пушки и аркебузы возьмут верх даже над золотым идолом. Надо подкупить провинциальные власти, надо скупить лучшее оружие и научить его подданных пользоваться этим оружием…

— Подожди, владыка, скоро будет праздник Ясного Новолуния, и ты увидишь воочию весь свой народ.

По мере приближения новолуния все больше сомнений закрадывалось в душу Моралеса. Он нежился в объятиях девушек, наслаждался игрой в мяч с юношами, но тревога росла и не отступала. Странная тревога, особого рода. Нет, он не боялся, что все это окажется лишь сладким сном, какой бывает когда ешь грибы, что находят индейцы там, на севере отсюда. Все было слишком реально. И тем не менее. золотой идол, который ходит и говорит? Моралес был скептиком. Он не верил в Иисуса, хотя родители крестили его в младенчестве, и он с малых лет посещал каждую мессу. Он не верил в Б-га Моисея, хотя бабушка тайно готовила для него пресный хлеб на праздник Исхода из Египта. Чудес он перестал ждать лет с четырнадцати, когда отец счел его достаточно взрослым, чтобы взять с собой в первое путешествие через море, продавать товары в Греции и привезти товары оттуда. И вот теперь он столкнулся с подлинными чудесами — такими, которые описывали античные поэты. Радуйся, о король! Но тревога перерастала в страх.

* * *

И вот он настал — Праздник Ясного Новолуния.

Народ собрался на огромной площади. Моралес только теперь увидел эту площадь, располагавшуюся с противоположной стороны от того входа в храм, которым он всегда пользовался. Отсюда храм представлялся совсем иначе. Он буквально состоял из ступенек, каждая из которых была осыпана золотым песком. Его, сидящего на троне, внесли по ступенькам десять молодых мужчин, и поставили на площадку рядом с самой вершиной храма. Моралес увидел гигантские ноги идола прямо перед собой. Он задрал голову вверх и увидел того же идола, что говорил с ним, только еще больше, еще выше, еще мощнее.

— Король должен поприветствовать свой народ, — шепнул ему на ухо верховный жрец.

Моралес поднял руку и радостно выкрикнул приветствие на местном языке, которое успел выучить. И тотчас его схватили за руки, за ноги, за бедра, за голову и развернули обратно к идолу. Несчастный марран увидел, что ноги идола не просто золотые, на них темнеют пятна запекшейся крови. Он понял, что сейчас произойдет и, закрыв глаза, произнес единственную молитву, которую мог вспомнить. Это были слова, которые бабушка говорила ему перед сном: «Шма, Исраэль, а-Шем Элокейну — а-Шем Эхад». Через мгновенье его тело c перерезанным горлом покатилось по ступенькам. Идол всегда говорит правду. И всегда лжет.