№56, Рошель Касоб

Братья

Рошель КАСОБ 

Тяжело быть младшим в семье. Все норовят тобой покомандовать, даже если тебе уже 13 лет. Вроде бы только что, на Бар Мицве, тебе сказали, что ты уже взрослый, сам отвечаешь за все свои поступки, а вот те на приходишь домой, а там сидит этот урод, Илюша, старший  брат,  и  снова  начинает  талдычить,  что комнату  надо  убирать,  уроки  надо  делать. И не просто говорит ведь, а руки распускает! Арик ненавидел своего старшего брата. У него было ещё две сестры и брат, помимо Илюши, и все нормальные. Один этот, словно цепной пёс. В принципе, если бы не он, жизнь была бы не так уж плоха. Если уж совсем честно, вся остальная семья его баловала. Даже родители, даже Эстер — уж на что самовлюбленная девчонка, но и та, когда дело касалось Маленького  (так  Арика  звали  в  семье,  что вызывало у него каждый раз бурю негодования),  мгновенно  становилась  сладкой  и  милой. В общем, между нами, взрослыми, оно и понятно. Арику, как мы уже знаем, было 13. Он был последышем, родился намного позже своих братьев и сестёр. Илюше при его рождении самому исполнилось 13, а ближайшему к нему брату, Эмику -7, между ними были еще две сестры, Эстер стукнуло 10, а Лене 11. Все они родились ещё «там», то есть в Узбекистане, правда в разных городах. Папа часто менял работу и семья много переезжала. А вот Арик появился на свет через год после приезда в Америку. Поэтому папа часто ему говорил, что он единственный в семье может стать президентом.

* * *

— Арик, уроки сделал? — Мучитель по имени Илюша вернулся домой.

— Не твоё дело. — Тихо ответила жертва по имени Арик.

— Я тебе покажу, чье дело! Ты как со старшим братом разговариваешь? Арик насупился и исчез в туалете. Пусть попробует его оттуда вытащить. Ведь это, можно сказать, законное убежище.

— Оставь его в покое, решила заступиться за Младшенького мама.

— Мама, пожалуйста, не вмешивайся, — Илья перешел на бухарский. Младшие плохо знали этот язык, они между собой всё больше  говорили  по-английски,  а  с  родителями на  смеси  английского  и  русского,  поэтому Илюша, часто живший у бабушки с дедуш- кой, использовал бухарский как «секретный язык»,  когда  ему  нужно  было  поговорить с родителями. — Кем он вырастет, если его сейчас не заставлять учиться? У  Илюши  было  три  имени.  Дома  к  нему обращались по-русски, правда без окончания, просто «Илюш». На работе по-английски — Элайджа.  В  синагоге  —  Элиёу.  Впрочем, так же было написано у него в документах. В свои двадцать шесть лет он ещё не был женат и продолжал жить с родителями, помогая тем  поднимать  младших.  Не  так  давно  они купили  просторный  дом  и  у  него,  наконец, появилась своя комната, что было справедливо, поскольку половину ежемесячных взносов за дом платил он. Илюша был неплохим программистом, потому и зарабатывал неплохо, хотя  работал  неполную  неделю.  Остальное время он тратил по большей части на учёбу. Ему вздумалось стать раввином.

* * *

— Скорее бы ты уже женился, — говорила мама, наблюдая за уткнувшимся в Талмуд сыном. Она лукавила. Они с папой открыли небольшой  магазинчик,  но  доходы  от  него явно не могли покрыть расходы на дом и учёбу младших.

— Ага, — привычно отвечал Илья, не отрывая головы от книги.

* * *

Единственное,  ради  чего  Илюша  бросал свою  учёбу,  это  учёба  Арика.  Мелкий,  как его  называл  старший  брат,  учился  в  ешиве, одной из самых дешёвых в этом городе. Соответственным  был  и  уровень  получаемого там образования. Зато реб Элиёу, как его называл глава ешивы, ашкеназский раввин, мог выторговать у руководства школы индивидуальный график учебы для Арика. Математику и «науку», то есть естественнонаучные дисциплины, Элиёу преподавал ему лично, по программе, которую сам составил. Школьным учителям оставалось только проверять его знания и выставлять оценки. Зато еврейские предметы в ешиве были на высоте, поэтому Илюше оставалось только проверять сделал ли братишка домашнее задание.

* * *

Арик любил конфеты, особенно шоколадные, любил компьютерные игры, любил свой телефон, который подарил ему на Бар Мицву отец. Ещё он любил маму и Лену. Ну ещё немножко  папу,  Эстер  и  Эмика.  Не  любил Арик уроки, «ош сово» (переваренную рисовую кашу, которую нужно было есть в Шаббат) и Илюшу. Он его уже даже не боялся. Подумаешь,  подзатыльник!  Зато  он  налил кетчупа  брату  в  кроссовки.  Илюш  злился сильно, а доказать ничего не смог. Вот пусть теперь идет на работу в старых.

* * *

—  Кем  он  вырастет,  если  я  оставлю  его в  покое?  —  спорил  Илья  с  отцом.  —  Он учиться   должен!   Знать   Тору,   математику и английский. Без этого он станет или нищим, или ассимилянтом! — Я не учил ни того, ни другого, но имею, слава Б-гу, свой дом и свой бизнес. Вас вот вырастил и никто не скажет, что я плохой еврей! — горячился отец.

— Папа, ты в другой стране вырос! Там евреи держались за своё еврейство, которое у них хотели отобрать, а здесь никто ничего не отбирает, поэтому мы легко сами всё отдаём. — Сын благородно умолчал о том, что и  бизнес  отца,  и  дом  покупались  и  на  его, Илюшины, деньги тоже. — И бизнес твой… сегодня есть, а завтра? Вот нас ты всех вырастил, дал образование, так и Мелкому нужно дать.

— А я что, против его образования? — почти орал отец — Я против того, чтобы ты на него кричал! Он совсем ещё маленький! Самого Илью никто в тринадцать лет маленьким  не  считал.  Он  учился,  смотрел  за младшими, Эмик так вообще у него на руках вырос,  пока  родители  работали  днём  и  ночью. Учиться его тоже никто не заставлял, для него учёба была отдыхом от домашних дел.  В  15  лет  Илюш  стал  подрабатывать, чтобы помогать семье. После школы ходил в местный супермаркет и разносил продукты по домам. Оплачивалось это плохо, зато покупатели давали чаевые, так что за 4 часа в день он мог заработать приличные деньги. А на учёбу оставались поздний вечер и ночь. С тех пор он привык спать не более 5 часов в день. Странно, но это даже не сказалось на его здоровье, разве что зрение в свои 26 он уже испортил.

* * *

* * *

— Хэллоу, это мистер Элайджа? — донесся из телефона детский голос.

— У телефона, — ответил Илюш.

— С вами говорят из администрации Президента.

— Я слушаю Вас — сдерживая смех, проговорил Илья.

— Если Вы не прекратите издевательства над детьми, Вас посадят в тюрьму! Навсегда! —  Мистер  администрация  Президента, если Вы не сделаете все уроки к моему приходу, я Вам уши оторву. А за то, что мешаете работать оторву в любом случае! Зимние каникулы это здорово. Во-первых, не  надо  учиться,  во-вторых  родители  берут тебя за город, кататься на санках с высокой горки. Под конец дня ты весь мокрый, как мышь, но счастливый. Это же чудо — столько веселья, радости, счастья. Рядом мама с папой, и вы только втроём… без этого Илюши. Сборы  начались  ещё  со  вчерашнего  вечера, а утром рано, в пять, Арик с папой были уже готовы и ждали пока соберётся мама. Ехать три часа, потом размещение в домике, который снял папа, а потом… Потом горки! Самое замечательное развлечение, которое доступно в этой галактике. Три дня майшада.

* * *

«Майшад»  —  это  одно  из  трех  слов,  за исключением названий блюд, которые Арик знал  по-бухарски.  Два  других  слова  он  ненавидел:  это  «ака»,  старший  брат,  и  «ука», младший брат. Но в ближайшие три дня эти слова  не  понадобятся,  потому  что  эти  три дня — полный майшад. То есть кайф.

* * *

Что пошло не так, никто не понял. Санки подскочили, и если папа просто свалился и заскользил вниз на собственном животе, то Арика подбросило вверх и он упал гораз- до ниже по спуску на спину. Дальше Арик толком  ничего  не  помнил,  впрочем  и  папа тоже.  Очнулись  оба  уже  в  госпитале,  и  к тому  моменту  туда  примчалась  вся  семья. Папа отделался легко, можно сказать: перелом ключицы и сотрясение мозга. Фактически, послезавтра он уже сможет выписаться и даже выйти на работу. Благо, всё что ему приходится делать — стоять на кассе и расписываться  за  получение  товара.  Со  всем остальным помогут старшие сыновья. А вот у Маленького всё оказалось гораздо сложнее. При падении он отбил себе почки.

* * *

— Я взял отпуск, так что завтра на работу не иду, — чуть более тихо, чем обычно сказал  Илюш,  —  принеси  мне  с  утра  зубную пасту, щетку и что-нибудь поесть. Я договорился, я смогу спать на кресле в их палате.

— Зачем ты ночью-то им нужен, поехали домой, — сквозь слёзы проговорила мама.

—   Ты   не   знаешь   здешних   порядков? В  туалет  Арику  вставать  нельзя,  на  нем памперсы, а чтобы их поменяли нужно будет ждать минут 10-15 каждый раз. За это время у него там все разъест. И таблетки никто его уговаривать пить не станет, кроме меня. Забыла, как с Бобо было? Дедушка умер от рака лет восемь назад, а перед тем пролежал две недели в больнице. Мама махнула рукой и согласилась с Илюшей.

* * *

Что произошло ночью, Илья не понял. Приборы начали шуметь и пикать. Прибежали дежурные врачи: — Уйдите, нам нужно место.

— Что случилось? — Ариэл переводится в интенсивную терапию.

До  утра  Илюша  просидел  в  коридоре у закрытого отделения, где лежал его брат. К восьми утра приехала мама, папа пришёл с  ней  из  своей  палаты.  К  ним  вышел  пожилой врач, видимо важная шишка в этой больнице, если судить по тому, с каким почтением относились к нему остальные.

—    Не    стану    скрывать,    положение у  мальчика  очень  тяжелое.  Мы  пытаемся сделать  всё  возможное,  но  не  всё  зависит от  нас.  Есть  два  равновероятных  сценария  дальнейшего  развития  событий.  Либо наша терапия поможет и мальчик поправится  в  течение  ближайшей  недели,  либо  она не поможет, и тогда единственным выходом для него будет пересадка почки. На очередь мы  его  поставить  не  можем,  пока  не  будем  уверены  в  необходимости  пересадки, но  сделаем  это  сразу  же,  как  только  наихудший сценарий станет очевидным.

—  Доктор,  мы  продадим  дом,  главное чтобы мальчику… — начал было папа.

—  Это  не  важно.  Подвинуть  очередь за деньги нельзя. Но у него есть неплохие шансы получить почку. Органы легче дают молодым  и  людям,  у  которых  здоровье, в общем и целом, неплохое. Просто потому, что у них больше вероятность выжить. Но,  конечно,  гарантировать  этого  мы  можем.

— Мою возьмете, — тихо и спокойно произнёс Илья.

* * *

Мама с папой были категорически против. В этом случае мальчика заранее снимают с очереди. Кроме того, доктор объяснил, что пересадка — это не излечение. После пересадки Арик проживёт 15 лет максимум.

— Вы что, издеваетесь? Пятнадцать лет — это больше чем он уже прожил.

Взять почки у мамы или папы нельзя. Отец диабетик, мама переболела гепатитом. О том чтобы сделать донорами младших никто и не думал. Оставался только старший брат. Он так  решил.  Сделали  анализы,  тесты.  Врачи не  возражали  против  того,  чтобы  Элайджа стал донором для брата. Он продолжал жить в больнице, только теперь их поселили рядом. В одной палате, когда через два дня Арика перевели из интенсивки обратно.

* * *

Мелкому   рассказали   о   том   что   может ждать его в ближайшее время. Глаза набухли слезами, но он молчал. Шок или страх, да кто её разберёт, детскую душу, как это правильнее назвать. Ночью Арик заговорил: — Ака — было его первое слово после того, как ему все объяснили.

— Что, Малыш? — отозвался Илюша.

— Тебе страшно? — спросил Арик.

— Да, конечно страшно. Но не очень.

У нас всё будет хорошо.

— Иди ко мне.

Илюша встал и подошёл к кровати братишки.

— У тебя тут трубки, я не буду к тебе ложиться,  я  просто  сяду  рядом,  хай?  —  Наверное   самое   часто   употребляемое   слово на бухарском это «хай», то есть «ладно». Настолько часто употребляемое, что бухарские дети, выросшие в Америке считают его русским. — Спи, Маленький, я здесь посижу.

— Илюш, давай прочтём вместе Шма Исраэль.

— Давай.

И они прочли молитву, которую евреи читают  дважды  в  день,  а  так  же  перед  сном, и каждый раз, когда становится очень и очень страшно.

* * *

Последующие  дни  два  брата  проводили вдвоем.  Конечно,  родители,  брат  и  сёстры приходили их навещать, заходили дядя Або с тётей Лидой. Срочно прилетела из Израиля тётя Абигай. Но вечером они оставались вдвоём. Илюша читал Арику книжки — те, что  сам  любил  в  детстве,  а  теперь  скачал на  свой  «Киндл».  Арик  слушал,  не  смотря на то, что понимал не все русские слова. Потом они решали какие-то задачки по математике и разбирали мидраши. Потом они вместе молились и укладывались спать.

* * *

Утром пришёл раввин. Здешний раввин, госпитальный, который на добровольных началах  приходит  сюда  ежедневно,  чтобы поддержать больных. В палату его не пустили, потому что он привел с собой толпу мужчин, чтобы Элиёу и Ариэл могли помолиться в миньяне, то есть в группе из десяти евреев. Но раввин не отступил. Дверь открыта, сказал он, значит будем считать коридор и палату одним помещением. Смешной такой раввин, картавящий, но не на израильский, а на одесский манер. А вечером наступил Шабат. Свечи зажигать в больнице нельзя, поэтому поставили электрическую «свечку». Встречали Субботу вдвоём, провели её тоже вдвоём. Весь  день  напролёт  обсуждали  недельную главу. А после окончания Шабата до самой ночи снова решали задачки и читали «Ходжу Насреддина».

* * *

Утром в понедельник Арика повезли на тесты и почти полдня он провел в лабиринтах переходов между лабораториями. Уже часам к трём дня его привезли обратно, а ещё через час подошёл тот самый пожилой доктор, который объяснял ситуацию неделю назад.

— Ваши родители ещё здесь? — спросил он Элайджу.

— Да, они спустились перекусить в кафетерий.

—  Окей,  перескажете  им  потом.  У  меня хорошие  новости.  Ариэл  пошёл  на  поправку,  так  что  Ваша  жертва,  молодой  человек, скорее всего не понадобится. Но он остаётся здесь ещё минимум на одну неделю. Да и потом придется соблюдать режим дома и продолжать лечение у педиатра.

Это действительно была прекрасная новость! Родители решили устроить праздник прямо в палате. Они накупили сладостей, которые Арику есть было нельзя. Зато с удовольствием ели сами родители и братья с сёстрами, заодно угощая всех медсестёр, врачей, уборщиц и вообще всех, кого смогли встретить в отделении.

* * *

Все разошлись и мальчики снова остались одни. Перед сном они снова читали какие-то мидраши и Арик спросил: — Ака, а почему Б-г спросил Каина «где твой брат»? Он что, сам не знал? — Знал. Просто Он хотел, чтобы Каин сказал: «Я сторож брату своему».

— Арик задумался, а потом, словно очнувшись произнёс: — Ака, знаешь, я тебя очень люблю.

Поделиться: