Братья
Рошель КАСОБ
Тяжело быть младшим в семье. Все норовят тобой покомандовать, даже если тебе уже 13 лет. Вроде бы только что, на Бар Мицве, тебе сказали, что ты уже взрослый, сам отвечаешь за все свои поступки, а вот те на приходишь домой, а там сидит этот урод, Илюша, старший брат, и снова начинает талдычить, что комнату надо убирать, уроки надо делать. И не просто говорит ведь, а руки распускает! Арик ненавидел своего старшего брата. У него было ещё две сестры и брат, помимо Илюши, и все нормальные. Один этот, словно цепной пёс. В принципе, если бы не он, жизнь была бы не так уж плоха. Если уж совсем честно, вся остальная семья его баловала. Даже родители, даже Эстер — уж на что самовлюбленная девчонка, но и та, когда дело касалось Маленького (так Арика звали в семье, что вызывало у него каждый раз бурю негодования), мгновенно становилась сладкой и милой. В общем, между нами, взрослыми, оно и понятно. Арику, как мы уже знаем, было 13. Он был последышем, родился намного позже своих братьев и сестёр. Илюше при его рождении самому исполнилось 13, а ближайшему к нему брату, Эмику -7, между ними были еще две сестры, Эстер стукнуло 10, а Лене 11. Все они родились ещё «там», то есть в Узбекистане, правда в разных городах. Папа часто менял работу и семья много переезжала. А вот Арик появился на свет через год после приезда в Америку. Поэтому папа часто ему говорил, что он единственный в семье может стать президентом.
* * *
— Арик, уроки сделал? — Мучитель по имени Илюша вернулся домой.
— Не твоё дело. — Тихо ответила жертва по имени Арик.
— Я тебе покажу, чье дело! Ты как со старшим братом разговариваешь? Арик насупился и исчез в туалете. Пусть попробует его оттуда вытащить. Ведь это, можно сказать, законное убежище.
— Оставь его в покое, решила заступиться за Младшенького мама.
— Мама, пожалуйста, не вмешивайся, — Илья перешел на бухарский. Младшие плохо знали этот язык, они между собой всё больше говорили по-английски, а с родителями на смеси английского и русского, поэтому Илюша, часто живший у бабушки с дедуш- кой, использовал бухарский как «секретный язык», когда ему нужно было поговорить с родителями. — Кем он вырастет, если его сейчас не заставлять учиться? У Илюши было три имени. Дома к нему обращались по-русски, правда без окончания, просто «Илюш». На работе по-английски — Элайджа. В синагоге — Элиёу. Впрочем, так же было написано у него в документах. В свои двадцать шесть лет он ещё не был женат и продолжал жить с родителями, помогая тем поднимать младших. Не так давно они купили просторный дом и у него, наконец, появилась своя комната, что было справедливо, поскольку половину ежемесячных взносов за дом платил он. Илюша был неплохим программистом, потому и зарабатывал неплохо, хотя работал неполную неделю. Остальное время он тратил по большей части на учёбу. Ему вздумалось стать раввином.
* * *
— Скорее бы ты уже женился, — говорила мама, наблюдая за уткнувшимся в Талмуд сыном. Она лукавила. Они с папой открыли небольшой магазинчик, но доходы от него явно не могли покрыть расходы на дом и учёбу младших.
— Ага, — привычно отвечал Илья, не отрывая головы от книги.
* * *
Единственное, ради чего Илюша бросал свою учёбу, это учёба Арика. Мелкий, как его называл старший брат, учился в ешиве, одной из самых дешёвых в этом городе. Соответственным был и уровень получаемого там образования. Зато реб Элиёу, как его называл глава ешивы, ашкеназский раввин, мог выторговать у руководства школы индивидуальный график учебы для Арика. Математику и «науку», то есть естественнонаучные дисциплины, Элиёу преподавал ему лично, по программе, которую сам составил. Школьным учителям оставалось только проверять его знания и выставлять оценки. Зато еврейские предметы в ешиве были на высоте, поэтому Илюше оставалось только проверять сделал ли братишка домашнее задание.
* * *
Арик любил конфеты, особенно шоколадные, любил компьютерные игры, любил свой телефон, который подарил ему на Бар Мицву отец. Ещё он любил маму и Лену. Ну ещё немножко папу, Эстер и Эмика. Не любил Арик уроки, «ош сово» (переваренную рисовую кашу, которую нужно было есть в Шаббат) и Илюшу. Он его уже даже не боялся. Подумаешь, подзатыльник! Зато он налил кетчупа брату в кроссовки. Илюш злился сильно, а доказать ничего не смог. Вот пусть теперь идет на работу в старых.
* * *
— Кем он вырастет, если я оставлю его в покое? — спорил Илья с отцом. — Он учиться должен! Знать Тору, математику и английский. Без этого он станет или нищим, или ассимилянтом! — Я не учил ни того, ни другого, но имею, слава Б-гу, свой дом и свой бизнес. Вас вот вырастил и никто не скажет, что я плохой еврей! — горячился отец.
— Папа, ты в другой стране вырос! Там евреи держались за своё еврейство, которое у них хотели отобрать, а здесь никто ничего не отбирает, поэтому мы легко сами всё отдаём. — Сын благородно умолчал о том, что и бизнес отца, и дом покупались и на его, Илюшины, деньги тоже. — И бизнес твой… сегодня есть, а завтра? Вот нас ты всех вырастил, дал образование, так и Мелкому нужно дать.
— А я что, против его образования? — почти орал отец — Я против того, чтобы ты на него кричал! Он совсем ещё маленький! Самого Илью никто в тринадцать лет маленьким не считал. Он учился, смотрел за младшими, Эмик так вообще у него на руках вырос, пока родители работали днём и ночью. Учиться его тоже никто не заставлял, для него учёба была отдыхом от домашних дел. В 15 лет Илюш стал подрабатывать, чтобы помогать семье. После школы ходил в местный супермаркет и разносил продукты по домам. Оплачивалось это плохо, зато покупатели давали чаевые, так что за 4 часа в день он мог заработать приличные деньги. А на учёбу оставались поздний вечер и ночь. С тех пор он привык спать не более 5 часов в день. Странно, но это даже не сказалось на его здоровье, разве что зрение в свои 26 он уже испортил.
* * *
* * *
— Хэллоу, это мистер Элайджа? — донесся из телефона детский голос.
— У телефона, — ответил Илюш.
— С вами говорят из администрации Президента.
— Я слушаю Вас — сдерживая смех, проговорил Илья.
— Если Вы не прекратите издевательства над детьми, Вас посадят в тюрьму! Навсегда! — Мистер администрация Президента, если Вы не сделаете все уроки к моему приходу, я Вам уши оторву. А за то, что мешаете работать оторву в любом случае! Зимние каникулы это здорово. Во-первых, не надо учиться, во-вторых родители берут тебя за город, кататься на санках с высокой горки. Под конец дня ты весь мокрый, как мышь, но счастливый. Это же чудо — столько веселья, радости, счастья. Рядом мама с папой, и вы только втроём… без этого Илюши. Сборы начались ещё со вчерашнего вечера, а утром рано, в пять, Арик с папой были уже готовы и ждали пока соберётся мама. Ехать три часа, потом размещение в домике, который снял папа, а потом… Потом горки! Самое замечательное развлечение, которое доступно в этой галактике. Три дня майшада.
* * *
«Майшад» — это одно из трех слов, за исключением названий блюд, которые Арик знал по-бухарски. Два других слова он ненавидел: это «ака», старший брат, и «ука», младший брат. Но в ближайшие три дня эти слова не понадобятся, потому что эти три дня — полный майшад. То есть кайф.
* * *
Что пошло не так, никто не понял. Санки подскочили, и если папа просто свалился и заскользил вниз на собственном животе, то Арика подбросило вверх и он упал гораз- до ниже по спуску на спину. Дальше Арик толком ничего не помнил, впрочем и папа тоже. Очнулись оба уже в госпитале, и к тому моменту туда примчалась вся семья. Папа отделался легко, можно сказать: перелом ключицы и сотрясение мозга. Фактически, послезавтра он уже сможет выписаться и даже выйти на работу. Благо, всё что ему приходится делать — стоять на кассе и расписываться за получение товара. Со всем остальным помогут старшие сыновья. А вот у Маленького всё оказалось гораздо сложнее. При падении он отбил себе почки.
* * *
— Я взял отпуск, так что завтра на работу не иду, — чуть более тихо, чем обычно сказал Илюш, — принеси мне с утра зубную пасту, щетку и что-нибудь поесть. Я договорился, я смогу спать на кресле в их палате.
— Зачем ты ночью-то им нужен, поехали домой, — сквозь слёзы проговорила мама.
— Ты не знаешь здешних порядков? В туалет Арику вставать нельзя, на нем памперсы, а чтобы их поменяли нужно будет ждать минут 10-15 каждый раз. За это время у него там все разъест. И таблетки никто его уговаривать пить не станет, кроме меня. Забыла, как с Бобо было? Дедушка умер от рака лет восемь назад, а перед тем пролежал две недели в больнице. Мама махнула рукой и согласилась с Илюшей.
* * *
Что произошло ночью, Илья не понял. Приборы начали шуметь и пикать. Прибежали дежурные врачи: — Уйдите, нам нужно место.
— Что случилось? — Ариэл переводится в интенсивную терапию.
До утра Илюша просидел в коридоре у закрытого отделения, где лежал его брат. К восьми утра приехала мама, папа пришёл с ней из своей палаты. К ним вышел пожилой врач, видимо важная шишка в этой больнице, если судить по тому, с каким почтением относились к нему остальные.
— Не стану скрывать, положение у мальчика очень тяжелое. Мы пытаемся сделать всё возможное, но не всё зависит от нас. Есть два равновероятных сценария дальнейшего развития событий. Либо наша терапия поможет и мальчик поправится в течение ближайшей недели, либо она не поможет, и тогда единственным выходом для него будет пересадка почки. На очередь мы его поставить не можем, пока не будем уверены в необходимости пересадки, но сделаем это сразу же, как только наихудший сценарий станет очевидным.
— Доктор, мы продадим дом, главное чтобы мальчику… — начал было папа.
— Это не важно. Подвинуть очередь за деньги нельзя. Но у него есть неплохие шансы получить почку. Органы легче дают молодым и людям, у которых здоровье, в общем и целом, неплохое. Просто потому, что у них больше вероятность выжить. Но, конечно, гарантировать этого мы можем.
— Мою возьмете, — тихо и спокойно произнёс Илья.
* * *
Мама с папой были категорически против. В этом случае мальчика заранее снимают с очереди. Кроме того, доктор объяснил, что пересадка — это не излечение. После пересадки Арик проживёт 15 лет максимум.
— Вы что, издеваетесь? Пятнадцать лет — это больше чем он уже прожил.
Взять почки у мамы или папы нельзя. Отец диабетик, мама переболела гепатитом. О том чтобы сделать донорами младших никто и не думал. Оставался только старший брат. Он так решил. Сделали анализы, тесты. Врачи не возражали против того, чтобы Элайджа стал донором для брата. Он продолжал жить в больнице, только теперь их поселили рядом. В одной палате, когда через два дня Арика перевели из интенсивки обратно.
* * *
Мелкому рассказали о том что может ждать его в ближайшее время. Глаза набухли слезами, но он молчал. Шок или страх, да кто её разберёт, детскую душу, как это правильнее назвать. Ночью Арик заговорил: — Ака — было его первое слово после того, как ему все объяснили.
— Что, Малыш? — отозвался Илюша.
— Тебе страшно? — спросил Арик.
— Да, конечно страшно. Но не очень.
У нас всё будет хорошо.
— Иди ко мне.
Илюша встал и подошёл к кровати братишки.
— У тебя тут трубки, я не буду к тебе ложиться, я просто сяду рядом, хай? — Наверное самое часто употребляемое слово на бухарском это «хай», то есть «ладно». Настолько часто употребляемое, что бухарские дети, выросшие в Америке считают его русским. — Спи, Маленький, я здесь посижу.
— Илюш, давай прочтём вместе Шма Исраэль.
— Давай.
И они прочли молитву, которую евреи читают дважды в день, а так же перед сном, и каждый раз, когда становится очень и очень страшно.
* * *
Последующие дни два брата проводили вдвоем. Конечно, родители, брат и сёстры приходили их навещать, заходили дядя Або с тётей Лидой. Срочно прилетела из Израиля тётя Абигай. Но вечером они оставались вдвоём. Илюша читал Арику книжки — те, что сам любил в детстве, а теперь скачал на свой «Киндл». Арик слушал, не смотря на то, что понимал не все русские слова. Потом они решали какие-то задачки по математике и разбирали мидраши. Потом они вместе молились и укладывались спать.
* * *
Утром пришёл раввин. Здешний раввин, госпитальный, который на добровольных началах приходит сюда ежедневно, чтобы поддержать больных. В палату его не пустили, потому что он привел с собой толпу мужчин, чтобы Элиёу и Ариэл могли помолиться в миньяне, то есть в группе из десяти евреев. Но раввин не отступил. Дверь открыта, сказал он, значит будем считать коридор и палату одним помещением. Смешной такой раввин, картавящий, но не на израильский, а на одесский манер. А вечером наступил Шабат. Свечи зажигать в больнице нельзя, поэтому поставили электрическую «свечку». Встречали Субботу вдвоём, провели её тоже вдвоём. Весь день напролёт обсуждали недельную главу. А после окончания Шабата до самой ночи снова решали задачки и читали «Ходжу Насреддина».
* * *
Утром в понедельник Арика повезли на тесты и почти полдня он провел в лабиринтах переходов между лабораториями. Уже часам к трём дня его привезли обратно, а ещё через час подошёл тот самый пожилой доктор, который объяснял ситуацию неделю назад.
— Ваши родители ещё здесь? — спросил он Элайджу.
— Да, они спустились перекусить в кафетерий.
— Окей, перескажете им потом. У меня хорошие новости. Ариэл пошёл на поправку, так что Ваша жертва, молодой человек, скорее всего не понадобится. Но он остаётся здесь ещё минимум на одну неделю. Да и потом придется соблюдать режим дома и продолжать лечение у педиатра.
Это действительно была прекрасная новость! Родители решили устроить праздник прямо в палате. Они накупили сладостей, которые Арику есть было нельзя. Зато с удовольствием ели сами родители и братья с сёстрами, заодно угощая всех медсестёр, врачей, уборщиц и вообще всех, кого смогли встретить в отделении.
* * *
Все разошлись и мальчики снова остались одни. Перед сном они снова читали какие-то мидраши и Арик спросил: — Ака, а почему Б-г спросил Каина «где твой брат»? Он что, сам не знал? — Знал. Просто Он хотел, чтобы Каин сказал: «Я сторож брату своему».
— Арик задумался, а потом, словно очнувшись произнёс: — Ака, знаешь, я тебя очень люблю.